(написано для Патреона в сентябре, здесь — сокращенная версия)
Лет семь назад я решила учиться акварели.
(примерно так же внезапно и неожиданно лет семнадцать назад я решила учиться играть на скрипке. Оба увлечения продержались по паре лет, доставили мне массу удовольствия, ни во что не вылились и ушли в небытие, когда исчерпались для меня — хэштег сканерство, такие штуки обогащают мою жизнь, но чаще всего заканчиваются быстрее самой жизни)
Сперва я прочитала книжку Бетти Эдвардс (писала об этом в посте «как книги и друзья учили меня рисовать») и выяснила, что рисование не только для группы избранных, заранее одаренных нет, это как писательство: чем больше времени и усидчивости уделяешь этому навыку, тем понятнее и симпатичнее получается, тем лучше через твои рисунки/тексты видно тебя. Но начать может каждая (писала об этом в посте «как научиться рисовать, если никогда этого не умел»).
Потом я заплатила за онлайн-учебу у Вероники Калачевой, специалистки в акварели, которой я как раз заинтересовалась. У Вероники своя школа, как раз в 2014 году она масштабировала бизнес, но я успела на один из тех курсов, что вела для начинашек сама руководительница школы.
Мне было очень любопытно учиться и находить свой собственный стиль (а он безусловно есть у каждой, как и в писательстве — вот только для творческих поисков в рисовании требуется не только много времени, упорства, внимательности, но и денег на хорошие материалы, с которыми начинающим работать гораздо легче, чем с отечественной акварельной бумагой).
Претензия к Бетти, Веронике и другим у меня только одна.
Никто не предупреждает, что если у вас и так есть синестезия и прочая высокая чувствительность — то визуальная учеба может раскачать то, с чем хорошо бы вести себя поосторожнее.
Я стала внимательнее к цвету и яркости. Иногда сочетание случайных красных курток в метро приводило меня в восторг, а иногда от некомфортного сиреневого начинало тошнить. Я стала всматриваться ещё внимательнее — а я и была внимательна к деталям. И меня немножко утянуло, как будто волна схватила меня и утащила в открытое море.
И я сделала два шага назад.
Иногда по-прежнему всматриваюсь в какой-нибудь оттенок, но серьезно уносит волной теперь редко. А во время учебы чуть ли не каждый день случались такие яркие переживания от цвета или света, что я начинала переживать за свое психическое состояние.
Примерно по этой же причине я не смотрю ужастики, не катаюсь на аттракционах, не увлекаюсь остросюжетным ничем и не читаю новости. Сейчас я знаю, что это называется «сверхчувствительность». Сейчас я примерно представляю себе, как этот мой природный катализатор, моя тонкая нервная система, может реагировать на сильные раздражители. Сейчас я знаю, как отвлекать себя, как заглушать невыносимо яркие ощущения, как выстраивать границы с людьми и с информацией из внешнего мира.
Но я не ожидала, что и с рисованием понадобится быть поосторожнее.
Я предпочла бы, чтобы меня предупредили заранее. Чтобы при рождении к сверхчувствительности (и к многому другому моему!) прилагалась инструкция. Пожалуйста, не разогревайте телефон в микроволновой печи. Пожалуйста, осторожнее бросайтесь в творчество. Наблюдайте за собой. Следует ожидать таких-то сложностей и опасаться таких-то волн, тянущих в открытое море. Берегите себя. Вы живете под свою ответственность.
Синестезия — это возможность ощущать тот или иной предмет или явление сразу несколькими органами чувств.
Когда я читала про синестезию у Набокова, я чувствовала себя избранной. Не такой, как все. Такой, как Набоков.
Кстати, на граффити «цвет» выше все цвета перепутаны. Буквы неправильно раскрашены, как по мне.
Думаю, возможны разные расклады, вот один из них, который не вызывает отвращения:
Ц — желтый с уклоном в золотой оттенок
В — зелёный, травяной
Е — тускло-малиновый
Т — насыщенный фиолетовый
Набоков пишет: «Исповедь синестета назовут претенциозной те, кто защищен от таких просачиваний и смешений чувств более плотными перегородками, чем защищен я»
Набоков пишет: «Переходя к спектру, находим: красную группу с вишнево-кирпичным Б (гуще, чем В), розово-фланелевым М и розовато-телесным (чуть желтее, чем V) В; желтую группу с оранжеватым Е, охряным Е, палевым Д, светло-палевым И, золотистым У и латуневым Ю; зеленую группу с гуашевым П, пыльно-ольховым Ф и пастельным Т (все это суше, чем их латинские однозвучия); и наконец синюю, переходящую в фиолетовое, группу с жестяным Ц, влажно-голубым С, черничным К и блестяще-сиреневым 3»
Для меня буква З всегда была изумрудно-зеленой, а цифра восемь охряно-желтой. Четверка синяя, ноль белый. Буква А красная.
Когда цвета вот так связаны с буквами и числами, и ещё с запахами, звуками и телесными ощущениями, идет очень сильный отклик от тела, когда в окружающем мире что-то очень неправильно устроено. И не менее сильный — когда правильно.
Понятно, что правильность при этом очень субъективна и опирается на личные предпочтения и предыдущий опыт. Но отклик так силен, что кажется: это универсальная правильность и неправильность. Напоминать себе о том, что нет, она локальна — отдельная задача, на которую тоже уходят силы.
Синестеты не видят цвета букв и цифр одинаково. Они видят всё по-своему, а ещё это может меняться — это личный цветовой код всего, что их объединяет. Так уж работает восприятие.
А когда я училась акварели, вот эту повышенную чувствительность оттенков я ощутила как мучение, затрудняющее простейшие упражнения (нарисовать цветовой круг, понаблюдать за окружающим миром в цвете). Меня перегружала новая информация, меня пугала собственная слишком сильная реакция на то, о чем я раньше особо даже не задумывалась.
Это мне очень напоминает историю с кинестетиками.
Долгое время я считала себя визуалом — потому что расклад на визуалов-аудиалов-кинестетиков видела как предпочтения к каналу передачи информации. Визуально мне всегда было проще воспринять и легче запомнить.
Когда люди говорили «Я кинестетик, мне нравится трогать людей», я морщилась. Уж точно я не кинестетик! Мне не нравится трогать людей. Я перегружаюсь от каждого точечного контакта. Когда я глажу подругу по плечу в знак поддержки, я чувствую тепло её тела, структуру ткани её одежды, выпуклость плеча, напряженность её мышц… информации слишком много. Кому может нравиться трогать людей? Наверное, этим странным кинестетикам. Но не мне. Я лучше посмотрю издалека.
И только спустя много лет после знакомства с этой классификацией до меня дошло.
Сверхчувствительность превращает меня в оголенный провод, а мир — в орущую толпу. Даже если я просто прикасаюсь к давно знакомой персоне. Информации так много, что у меня вырубает предохранители.
Возможно, настоящие кинестетики вовсе не те, кому легко дается трогать людей.
Как настоящие парфюмерные нюхачи — люди, которые носят в носу ватные шарики. Чтобы мир не слишком сильно давил на их рецепторы.
Я, кстати, когда-то давно мечтала работать нюхачом. А сейчас, вспоминая учебу акварели, понимаю, что не потянула бы.
Тело как камертон. Вроде и суперсила, а жить с ней трудновато. Требуется постоянная защита.
Чем выше чувствительность, тем больше нужно внимания к личным границам. Причем ещё и в таких неочевидных направлениях, как учеба рисованию, работа через тонкое восприятие чувствами и многое-многое другое.
Если что-то слишком тонко настраивается, то и оберегать это что-то требуется как зеницу ока. А если пошла перегрузка — отступать и возвращаться в спокойное состояние.
Добавить комментарий