Все время, пока я училась писательскому ремеслу, у меня была основная работа.

Даже после того, как меня начали печатать, я не бросала свою работу (или, точнее говоря, свои работы), даже когда написала три книги, и все три были опубликованы в крупных издательствах, а в «Нью-Йорк таймс» появились положительные рецензии. Одна из книг даже была номинирована на Национальную книжную премию. Глядя со стороны, можно было подумать, что я уже всего достигла. Но я не рисковала, потому не увольнялась с основной работы.

Так было до тех пор, пока у меня не вышла четвертая книга (та самая несчастная «Есть, молиться, любить»). Только тогда я наконец позволила себе отказаться от другой работы и стать литератором, который только пишет книги.

Я так долго сохраняла другие источники дохода, потому что не хотела обременять свое литературное призвание, вешать на него обязанность поддерживать меня финансово. Я так осторожничала, оберегая свое призвание, потому что не раз в жизни видела, как люди убивают в себе творческую силу, требуя, чтобы их мастерство платило по счетам. Я видела, как художники доводили себя до отчаяния и безумия из-за уверенности, что они ничего не стоят, если не смогут прокормить себя своим творчеством. А когда творчество не оправдывает ожиданий (оказывается, что его на хлеб не намажешь), художника охватывают обида и тревога, что может привести к краху. Хуже всего, что часто эти люди вовсе бросали занятия творчеством.

Мне лично всегда казалось, что это слишком жестоко по отношению к моему делу – требовать, чтобы оно регулярно оплачивало мои счета, будто творчество – это служба в госучреждении или банке. Слушайте, если вы можете позволить себе жить за счет своего творчества, это просто фантастика. О таком можно только мечтать! Но не позволяйте же этой мечте превратиться в кошмарный сон. Финансовые потребности могут оказаться слишком тяжким бременем для такой тонкой и капризной штуки, как вдохновение. В общем, лучше вам взять этот вопрос на себя. Заявить, что вы слишком творческая личность, чтобы заниматься прозой жизни и думать о деньгах, значило бы показать себя незрелым человеком – уверена, вы не хотите выглядеть незрелыми людьми, это унизительно. (Другими словами, очень здорово быть в душе ребенком, т. е. чистым и искренним в своем деле, как дитя, но опасно быть инфантильным.)

[Читать далее…]

В Древней Греции такое состояние называли словом эвдемония, что можно перевести, в том числе, и как «добрая энергия». Современные специалисты, которым, видимо, неловко рассуждать о божественных тайнах, говорят: «поймать волну» или «быть в потоке».

Но и греки, и римляне верили в идею доброго духа творчества, существующего вне тела человека, что-то вроде домового, если хотите, который живет в стенах дома и иногда помогает вам в трудах. У римлян для такого трудолюбивого домового было особое название. Он назывался гений – божество-хранитель, проводник вдохновения. Другими словами, римляне не считали, что исключительно одаренный человек является гением, они верили, что у исключительно одаренного человека есть гений.

Это тонкое, но значительное отличие (быть или иметь) и, как я полагаю, мудрая психологическая концепция. Концепция внешнего гения помогает художнику держать в узде свое эго, не нагружая его бременем полной ответственности – приятной или, в случае провала, тягостной – за результаты его работы.

Словом, если работа вышла удачной, вам следует благодарить за помощь внешнего духа, гения, и это поможет вам не впасть в самолюбование. Если же вы потерпели неудачу, это не только ваша ошибка. Вы можете сказать: «Эй, не смотрите на меня так – просто мой гений сегодня не казал ко мне носа!»

В обоих случаях уязвимое человеческое эго защищено.

Защищено от разъедающих душу похвал.
Защищено от разъедающего душу стыда.

Мне кажется, что общество оказало художникам медвежью услугу, начав провозглашать, что кто-то из них является гением, вместо того чтобы говорить, что у этих людей есть гений. Это началось примерно в эпоху Возрождения, сопровождавшуюся всплеском более материалистического и антропоцентрического взгляда на мир. Боги и мистерии потеряли значение, куда-то подевались, и всю честь и ответственность за творчество вдруг возложили на самих художников – только вдуматься: ответственность за капризы вдохновения взвалили на слабые и хрупкие человеческие плечи.

[Читать далее…]