Чимаманда Адичи — писатель, оратор и общественный деятель. Около года назад я наткнулась на запись ее выступления на конференции TED и заслушалась.
Проект TED talks вырос из маленькой техасской встречи в международную сеть конференций. На этих встречах выступают яркие люди, каждому выдается ровно 18 минут, за это время он рассказывает о самом важном из того, о чем он думает. Запись выкладывается на сайт и снабжается субтитрами на десятках языков.
Выступление Чимаманды на одной из конференций TED в 2009 году мне очень понравилось. Недавно я поймала себя на том, что никак не могу выкинуть его из головы, хотя посмотрела видео я с год назад.
Оригинал: The danger of a single story, Chimamanda Adichie
Сегодня я буду говорить об опасности стереотипов.
Я выросла в университетском городке в Нигерии. Мама считает, что я научилась читать в два года, но это, скорее всего, художественное преувеличение, и на самом деле мне было уже года четыре. В любом случае, литература для меня началась с иностранных детских книг. Мои первые книги были написаны англичанами и американцами.
Я быстро начала писать свои собственные книги, лет в семь. Я гордилась своими рассказами и заставляла свою маму внимательно их просматривать. Конечно, сочиняла я истории о том же, о чем читала. Все мои герои были белокожими и голубоглазыми. Они играли в снегу и ели яблоки, а еще серьезно говорили о том, как хорошо, что снова вышло солнце.
Однако там, где я жила, никогда не было снега. Мы собирали с дерева не яблоки, а манго. Мы никогда не говорили о погоде — особенно о том, вышло ли солнце, потому что в Нигерии это не имеет смысла.
Герои моих детских сочинений пили имбирное пиво, прямо как в английских книжках. Меня совершенно не удивляло, что я сама никогда не пробовала имбирное пиво. Долгие годы мне очень хотелось попробовать его. Но это уже другая история.
Мои детские книги показывают, как сильно мы, особенно в детстве, подвержены влиянию стереотипов. В чужих книгах говорилось только о незнакомых мне вещах, и мои книги стали такими же.
Все изменилось, когда я открыла для себя африканскую литературу. Правда, ее оказалось не очень много, и не так просто ее было найти. Но все равно, благодаря Чинуа Ачебе, Камара Лайе и другим писателям мое отношение к чтению стало сбалансированным. Я поняла, что такие люди, как я — девочки с шоколадной кожей, чьи непослушные волосы нельзя заплести в косички, — тоже могут быть героями книг. И я стала писать о них. О нас.
Поймите меня правильно, это здорово, что у меня были иностранные книги. Они открывали для меня новые миры. Но благодаря им я попала под влияние стереотипов.
Я росла в обычной нигерийской семье среднего достатка. Отец преподавал в университете, мама работала администратором. У нас были слуги, приезжавшие из деревень на заработки. Мне было восемь, когда в доме появился Фиде, новый помощник по хозяйству. Мама сказала, что он из бедной семьи, и что мы будем отправлять его родственникам рис, ямс и старую одежду. Когда я медленно ела за обедом, мама говорила: «Ешь быстрее! Вот у семьи Фиде в доме вообще нет еды». Мне было ужасно стыдно.
Однажды в субботу мы поехали в деревню. Мама Фиде с гордостью показала нам невероятную корзину из листьев пальмы, сделанную его братом, чем повергла меня в ступор. Мне и в голову не приходило, что бедняки способны на нечто подобное. Все, что я знала о семье Фиде, — это что они были настолько нищие, что не могли прожить без наших продуктов и одежды. Нищета была для меня единственной историей о них, моим стереотипом.
Я вспомнила эту историю позже, когда приехала в Америку учиться. Мне было девятнадцать. И сразу же я поразила свою соседку по комнате до глубины души, разрушив десяток ее стереотипов. Она спросила, где я научилась так хорошо говорить по-английски, и не сразу поверила, что в Нигерии английский — официальный язык. Она попросила послушать «музыку моего племени», и я протянула ей компакт-диск Мэрайи Кери. Она была уверена, что я не знаю, как включить кухонную плиту.
Моя соседка почувствовала жалость ко мне заранее, ничего обо мне не зная. Она ждала африканку — и не могла удержаться от вежливой, покровительственной жалости девочки из страны первого мира. Для моей соседки слово «Африка» была синонимом катастрофы, и африканцы просто не могли быть похожими на нее. К ним следует чувствовать жалость. Их нельзя воспринимать как равных.
Надо сказать, что до этого я никогда не думала о себе как об африканке. Однако в Америке для своих новых знакомых я прямо-таки стала символом Африки. Люди говорили мне о какой-нибудь Намибии, а я не знала, как объяснить им, что я из другой страны. Со временем я сжилась с образом африканки, и теперь я чувствую, что это все — действительно я. Тем не менее, меня раздражает, что люди считают Африку страной. Вообще-то стран в Африке много, и они очень разные. Тем не менее авиакомпания Virgin объявляет в полете о благотворительных проектах в «Индии, Африке и других странах».
Через пару лет американской жизни я поняла, откуда взялись стереотипы моей соседки. Если бы я знала Африку только по популярным картинкам, я бы тоже считала, что в ней только и есть красивые пейзажи, редкие животные и бесполезные жители, занятые войнами, умирающие от бедности и СПИДа, неспособные обеспечить себя — и умоляющие белых людей о спасении. Короче говоря, я бы смотрела на африканцев так же, как в детстве на семью Фиде.
Африканские стереотипы начались с западной литературы. Вот что пишет о моем континенте лондонский торговец, побывавший в Африке в 1561 году. Сначала он называет африканцев «животными, живущими без домов», а потом говорит: «там оказались безголовые люди, у которых рот и глаза растут на груди».
Я поздравляю ранних путешественников с их богатым воображением и тонким английским чувством юмора, но это именно они создали стереотипы, от которых моя родина до сих пор не может избавиться. Они сделали из Африки центр уныния, темноты и голода, где живут, по словам Редьярда Киплинга, «полудьяволы, полудети».
И поэтому в двадцать первом веке у моей американской соседки обнаружилось очень однобокое представление об Африке. И не только у нее. Один из преподавателей сказал мне как-то, что мой рассказ «недостаточно африканский». Может, в моем рассказе были недостатки, может, даже довольно серьезные, но я и не думала, что он должен быть «достаточно африканским». Я даже не могла представить, что это должно значить, и профессор пояснил: мои герои слишком похожи на него самого, образованного и обеспеченного американца. Они живут в Африке, но водят машину и не голодают.
У каждого из нас есть такие стереотипы. Пару лет назад, когда я поехала в Мексику, в Америке много говорили о проблеме иммиграции. Слово «мексиканец» стало синонимом слова «иммигрант». Мексиканцы мелькали на экране каждый день — обманывали систему здравоохранения, незаконно переходили границу, попадали под арест и все такое прочее.
Я помню свой первый день в Гвадалахаре. Мексиканцы почему-то жили обычной жизнью: шли на работу, покупали тортилью, курили, смеялись. Я помню легкое удивление. И сразу за ним — невероятный стыд. Я насмотрелась телевизора до такой степени, что миграция оказалась единственным, что я знала о целой нации. Я увидела, как легко создается стереотип. Говорите о людях только одно, раз за разом, бейте в одну точку, и они станут такими — плоскими, однобокими, простыми.
Невозможно говорить о стереотипах, не говоря о силе и власти. В языке игбо есть подходящее слово: нкали, «быть влиятельнее других». Нкали работает и в экономике, и в политике: тот, кто сильнее, выбирает, какие истории будут рассказаны, кто их расскажет, кому, когда и с какой частотой.
Однако нкали помогает не только рассказать конкретную историю. Власть нужна и для того, чтобы сделать эту историю единственной. Как сказал палестинский поэт Мурид Баргути, «тот, кто хочет оклеветать народ, начнет рассказывать со второго действия». Начните со стрел американских индейцев, а не с британских завоевателей, и получится другая история. Начните с падения Африки, а не с колонизации, получится совершенно другая история.
Я недавно выступала в университете. Один студент подошел ко мне со словами сочувствия: как жаль, что нигерийские мужчины бьют своих жен. Он явно намекал на мой последний роман. Я ответила в том же духе: о, я недавно прочла книгу «Американский психопат» и мне очень жаль, что юные американцы — серийные убийцы. Я старалась шутить, но вряд ли мне удалось скрыть раздражение.
Разумеется, я не думаю, что все американцы — серийные убийцы. И не потому, что я интеллигентнее того студента, а просто-напросто потому, что Америка — страна с невероятной культурной и экономической силой. Я читала множество американских историй: Тайлера, Апдайка, Стейнбека и Гетскилл. Поэтому «Американский психопат» не стал моим единственным американским литературные стереотипом.
У меня было счастливое детство, полное смеха и любви, в окружении дружной семьи. Хотя, например, мой дедушка погиб в лагере для беженцев. Мой двоюродный брат Полле умер, потому что врачи не успели его спасти. Один из моих друзей, Околома, умер при крушении самолета, потому что у пожарных не оказалось воды. В нашем полицейском государстве образование не особо ценили, и в университете родителям часто задерживали зарплату. Однажды нам перестали давать варенье на завтрак. Потом пропало масло. Хлеб стал слишком дорогим. Молоко начали выдавать по талонам. Так политика вторглась в нашу жизнь.
Все эти истории сделали меня той, кем я сейчас являюсь. Но рассказывать только о негативном — нарисовать неполную картину. Так растут стереотипы. Самое страшное в стереотипе — не то, что это неправда, а то, что это только половина правды. Стереотип — это история, ставшая единственной.
Конечно, в Африке не все гладко. В Конго высокий уровень домашнего насилия. В Нигерии такой же высокий конкурс при устройстве на работу (и когда я говорю высокий, я имею в виду 5 000 человек на одну должность). Но в Африке есть и другие истории, и о них тоже стоит говорить.
Чтобы познакомиться с человеком или местом, недостаточно узнать одну историю. Стереотипы лишают нас жизненной силы. Вместо того, чтобы объяснить, что мы все очень похожи, нам указывают на то, что нас отличает, и настраивают нас друг против друга.
Что, если бы до моей поездки в Мексику я бы посмотрела программы об иммиграции с обеих сторон — и американские, и мексиканские? Что, если бы мама сказала мне, что семья Фиде — бедная, но трудится в поте лица? Что, если бы существовала африканская телесеть, которая показывала бы истории об Африке на весь мир? Нигерийский писатель Чинуа Ачебе назвал бы это честным балансом историй.
Что, если бы американская соседка узнала о моем издателе Мукте Бакарае, замечательном человеке, покинувшем работу в банке, чтобы реализовать мечту — основать издательский дом? Мукта не верил, что нигерийцы не читают книг. Он знал, что люди будут читать, если смогут позволить себе купить интересные книги. Если эти книги в принципе появятся в продаже.
Сразу после публикации моего первого романа телеканал в Лагосе взял у меня интервью. В перерыве женщина, работавшая курьером, призналась, что ей очень понравился мой роман, но не понравилось, как он закончился. Она подробно проинструктировала меня, что нужно писать дальше. Мне говорили, что средний нигериец ничего не читает. Но передо мной стоял живой человек, разрушающий этот миф. Она не только прочитала книгу, она настолько погрузилась в нее, что готова объяснить автору, как нужно было писать.
Что, если бы моя соседка знала о моей подруге Фуми Онда, бесстрашном авторе телепередачи в Лагосе, цель которой — показывать истории, которые всем нам хотелось бы забыть? Что, если бы моя соседка узнала, какую сложнейшую операцию на сердце провели в Лагосе на прошлой неделе? Что, если бы она услышала современную нигерийскую музыку, где поют по-английски и на языках Пидгин, Игбо, Йоруба, Иджо, смешивая Джея-Зи с Бобом Марли и мотивами наших прапрадедушек? Что, если бы она увидела, как нигерийская женщина-адвокат сражалась в суде против старого закона, по которому для смены паспорта женщине нужно письменное согласие мужа? Что, если бы она заглянула в Нолливуд, где изобретательные киношники при полном отсутствии бюджетов снимают популярные фильмы? Что, если бы она поговорила с амбициозным парикмахером, открывшим салон по наращиванию волос? Или с миллионом других нигерийцев, которые каждый день все начинают с нуля (и порой теряют все, что имеют), но продолжают верить?
Когда я приезжаю домой, я вижу обычные депрессивные нигерийские дела: печальная инфраструктура, плохое правительство… а еще железную стойкость успешных людей. Я веду курс для писателей в Лагосе каждое лето, и всякий раз восхищаюсь участниками, которые хотят рассказывать истории.
Я и мой нигерийский издатель, мы вдвоем открыли благотворительный фонд. Мы хотим строить новые библиотеки и наполнять книгами уже существующие, помочь государственным школам, где никогда не было доступных книг, организовать сотни кружков для читателей и мастерских для писателей. С одной целью — сохранять истории.
Истории важны. Разные истории. Много историй. Истории всегда использовались для унижения и доминирования, но они также способны воодушевлять и примирять. Истории могут растоптать честь и достоинство, но они же могут их восстановить.
Американская писательница Элис Уокер описывала свой опыт жизни на американском юге. Когда книга была закончена, она принесла ее своим родственникам, перебравшимся с юга на север. «Они сидели и читали, потом слушали меня, и я читала вслух, и вдруг мне показалось, что мы обрели потерянный рай». Я хочу закончить свой монолог на этом: когда мы отвергаем стереотип и понимаем, что ни о чем нельзя рассказать одним-единственным образом, мы обретаем что-то, похожее на рай. Спасибо.
Добавить комментарий