Отрывок из книги Braving the Wilderness: The Quest for True Belonging and the Courage to Stand Alone, перевод мой:
Мы так много переезжали в моём детстве! В четвертом классе из Нового Орлеана — в Хьюстон. В Вашингтон в шестом. Обратно в Хьюстон в восьмом. Мало того, что школьные годы и так непростое время — так мне ещё и приходилось постоянно играть роль новенькой в классе. Единственное, что поддерживало меня в моменты раздрая — ощущение, что у меня есть семья. Когда родители не ссорились, я чувствовала, что у меня есть дом и там меня поймут.
Но они ссорились всё чаще и чаще. Самое трудное началось, когда мы вернулись в Хьюстон. Брак моих родителей разваливался на глазах, а я решила податься в чирлидеры.
В новой школе, куда меня записали, была своя команда чирлидеров: девушек в яркой форме, танцующих в перерыве футбольных игр. Мне страшно хотелось попасть в команду. Дома постоянно ругались, и мне хотелось попасть туда, где я стану своей. Представьте: стройные девушки в бело-синих топах и коротких юбках, белых ковбойских сапогах и одинаковых париках, в маленьких белых ковбойских шляпах и с ярко-красной помадой маршируют под аплодисменты толпы футбольных болельщиков, не покидающей своих мест в перерыве, чтобы не пропустить тщательно отрепетированное представление. Я не могла перестать думать о том, чтобы стать чирлидером.
Восьми лет балета хватило на то, чтобы разучить танец. Две недели я сидела на жидкой диете, чтобы пройти этап взвешивания. Мне трудно сейчас смириться с мыслью о том, что двенадцатилетней девочке пришлось сесть на диету, но в тот момент никому это не казалось странным, включая меня.
До сегодняшнего дня в моей жизни не было ничего более желанного, чем вакантное место чирлидера в восьмом классе. Идеальная точность движений, синхронность, костюмы — я чувствовала, что в этой команде я смогу быть своей.
Кроме того, у меня не было друзей. Многие претендентки тренировались в группах, я же учила танец самостоятельно (и он оказался простым). Чтобы не волноваться в день просмотра, я зазубрила танец так, что могла танцевать даже во сне. Я и сейчас его помню.
Конечно, я всё равно волновалась. То ли от волнения, то ли от жидкой диеты — но у меня кружилась голова с самого утра. Мама отвезла меня в школу на машине. Сейчас, будучи матерью двоих детей, тинейджера и двенадцатилетки, я с грустью думаю о том, как я входила в здание в одиночестве, тогда как остальные девочки держались за руки и радостно кричали что-то подругам. Но тогда у меня нашлась проблема посерьезнее отсутствия подруг.
Другие участницы переоделись, и я с ужасом поняла, что они знали о том, о чем не знала я. Оказывается, нужно было уже приходить в костюме (которого, конечно, у меня не было). Они были накрашены и бережно расправляли на себе синие шорты, белые юбки и золотые топики. Их волосы были уложены. На мне не было ни макияжа, ни костюма — перед просмотром я переоделась в серые хлопковые шорты и черный спортивный купальник. Все выглядели прекрасно. Я выглядела как грустная дочь родителей на грани развода.
Я прошла этап взвешивания с запасом в три килограмма. Казалось бы, мне стоило радоваться — но мою радость омрачали девочки, не прошедшие взвешивание. Они убегали в раздевалку с рёвом и стыдом. Настроение было не очень праздничное.
Нам раздали номерки, которые нужно было прикрепить на одежду. Выступали мы в группах по пять или шесть человек. Несмотря на головокружение, танец я знала прекрасно — и станцевала, на мой взгляд, отлично. Мне казалось, что всё прошло хорошо, когда мама вернулась за мной на машине. Теперь оставалось только дождаться объявления результатов: к счастью, их обещали вывесить на школьной доске ближе к вечеру. Время тянулось, как резина.
Наконец наступил вечер, и мы подъехали на парковку моей новой школы. Вся семья — мама, папа, братья и сестры — сидели в машине и ждали, пока я схожу за результатами. Потом родители планировали отвезти нас в Сан Антонио к бабушке с дедушкой.
Я вошла в школу и увидела доску на стене, листок на ней — и девочку из моей группы, сияющую, отлично танцующую, да ещё и с именем Крис (унисекс-имена тогда были в моде, и я ей, конечно, завидовала).
Я подошла к Крис и тоже стала искать свой номер на листочке. Он был 62, и я пробежалась глазами по соответствующей колонке: 59, 61, 64, 65. Я проверила ещё раз. Меня там не было. Я напряглась, как будто сила воли может изменить список, висящий на доске объявлений. Тут Крис завопила от радости, принялась прыгать, её отец поднял её в воздух и закружил, как в кино.
Позже я подслушала в саду, что танцевала я хорошо, но для чирлидера мне кое-чего не хватало. Сиять. Прийти в костюме и макияже. Быть окруженной подругами.
Я снова оказалась отверженной и одинокой. Ничего хуже этого ощущения я не припомню.
Я вышла из школы и села в машину. Родители не задали мне ни одного вопроса. Все молчали, и это молчание резало меня ножом. Мало того, что я не смогла стать своей в группе чирлидеров — теперь меня отвергала и моя семья.
Отец был капитаном школьной футбольной команды. Мама была капитаном чирлидеров. Я была никем, и меня стыдились. Мои родители высоко ценили умение казаться крутым и находить себе тёплое местечко в группе. Я не была крутой. И группа меня отвергла.
А теперь я не чувствовала себя и частью семьи.
Эту историю можно снисходительно назвать печальным детским опытом, с которым уже давно пора было справиться и забыть (проблемы первого мира!). Но для меня она оказалась важнейшей историей в моей жизни. В тот момент я искренне решила, что перестала быть частью семьи, да и сама семья разваливалась на глазах. В тот момент я думала, что я — единственный человек, столкнувшийся с опасностью родительского развода. Я чувствовала себя изолированной, одинокой и оставшейся без базовой поддержки, необходимой человеку в любом возрасте.
Эта история сформировала мой жизненный путь. Можно сказать, что я выбрала профессию благодаря ей.
Мне не жалко, что я не стала чирлидером. Но я чувствую огромное сострадание к себе, девочке, которой было так одиноко в день просмотра. Я чувствую сострадание и к моим родителям, не сумевшим помочь мне справиться с болью и уязвимостью. Я ждала, что меня утешат — или хотя бы предложат другую историю взамен той, в которой семья отвергает меня.
Когда наши сердца разбиты, когда наши души болят, когда наше чувство самоценности страдает — есть только три варианта развития событий.
Первый: продолжать жить в этой боли, заглушая её разными способами или атакуя окружающих.
Второй: отрицать боль и делиться ею с окружающими, включая детей, в качестве пассивной агрессии и постоянного недовольства миром.
Третий: найти смелость присвоить боль и выйти на новый уровень сострадания и эмпатии, позволяющий чувствовать чужую боль и поддерживать тех, кому плохо.
Я много лет концентрировалась на первых двух способах — к счастью, со временем я перешла к третьему.
Возможно, самое трудное для ребенка — тишина, в которой можно придумывать бесконечные истории о своём одиночестве и недостойности, поскольку рядом не оказывается тех, кто бы помог сконструировать другие истории или поделился своим опытом переживания чего-то похожего.
Когда наши родители ругались, брат и две сестры прятались в моей комнате. Мы вместе ждали окончания ссоры, боялись, что что-нибудь случится и обсуждали, что на этот раз послужило причиной конфликта.
Как старшая сестра, в попытке защитить себя и младших я решила, что у меня есть сверхъестественные способности. Я была уверена, что если внимательно наблюдать за поведением людей, то можно построить убедительные прогнозы, системы и зависимости — и, конечно же, это позволит мне управлять проблемами в браке моих родителей. Я починю его и спасу нашу семью.
Если мне удавалось добиться успеха, пользуясь этими наблюдениями — я чувствовала себя супергероем. Если ничего не выходило — я винила собственную невнимательность и пускалась в более тщательное исследование обстановки.
Именно в этот момент я начала предпочитать уязвимости — сбор данных для последующих исследований. Не жить, а наблюдать за своей жизнью с высоты незаинтересованного исследователя.
Вся моя карьера строится на навыке, возникшем в детстве как психологическая защита. Возможно, если бы меня тогда взяли в чирлидеры, жизнь моя пошла бы совсем по-другому. Но я настолько привыкла наблюдать, записывать, сверять и перепроверять — что с радостью выбрала работу в исследовательском поле.
Я была уверена, что по паттернам поведения смогу разобраться в человеческих чувствах и отношениях. Я увлеченно вычисляла, чего люди хотят, о чем они думают, почему они что-нибудь делают — и была в восторге, когда мои схемы доказывали свою эффективность.
Я научилась произносить правильные слова в правильные моменты. Я научилась быть хамелеоном. И в каком-то смысле одновременно потеряла контакт с собой. Много лет пройдет до того, как я начну признавать необходимость уязвимости и верну себе себя.
Спасибо Вам за старания…для меня это так вовремя было прочитано …
Спасибо за поддержку!
Спасибо вам за этот труд, Лена! Столько своего забытого поднялось… Вот всегда с вашей помощью у меня появляется способность взглянуть на что-то «по-другому».
Спасибо! Я с вами согласна. Книга меня очень взбудоражила вот этим «по-другому». Там ещё есть отрывки, буду продолжать 🙂 Надеюсь, правообладатели не обидятся.
Лена, какой хороший слог, очень-очень приятно читать! и Вы смогли, ну как мне кажется, передать состояние и посыл автора, и, как бы сказать, чувство книги). Здорово! Спасибо огромное! Каждый на своем месте может сделать что-то для другого. Этими переводами Вы многим помогаете найти свои точки переосмысления)
Спасибо вам за поддержку, Юлия!
Спасибо огромное! Вы сделали мне большой подарок! Очень ценно.
Спасибо огромное! Очень ценно, для меня это большой подарок! спасибо вам!!!
Лена, спасибо Вам огромное!
Так важны для меня сейчас эти главы. Спасибо за то, что делаете и делитесь с нами…
Спасибо, Наташа! Я рада, что могу поделиться, а не читать в одно лицо 🙂
Моя история. Один в один. Благодарю вас за перевод. Даже слов нет.
Спасибо большое и тебе, и Брене!