(мой перевод книги “Stories as equipment for living”, Barbara Myerhoff)
Никто не знает, как это делается. Молодежь приносит диктофоны, покупает видеокамеры, записывает семейные праздники, потом сидит с этими кассетами, смотрит на старые письма — и что? К чему всё это? Что с этим делать?
Мне пришло штук семьсот писем после публикации книги «Считанные дни» и завершения работы над фильмом. Ко мне приходят, как к слушателю. Все начинают письмо одинаково: кажется, с ними заговорили свыше. Они пишут: «Меня начали мучать эти темы, от них нет спасу, моя тетя ждет, чтобы я разобралась в ее истории». Они как будто показывают мне свой фильм в письменном виде. У них появляется потребность быть услышанными. Они бросают мне коробку, после чего исчезают. У меня хранятся сотни таких писем.
Недавно раздался звонок, тоже один из сотен. Женщина начала разговор с середины: «Послушайте, я работаю в программе доставки обедов пожилым людям, и вот эта женщина, ей девяносто семь, удивительная, ясное сознание, ждет каждого моего прихода, рассказывает истории. Я хочу взять диктофон и Полароид. Материал получится невероятный!».
Я отвечаю: «Ага, замечательно. При чем тут я?». Она: «Как при чем? Я запишу и всё вам пришлю!». Я отвечаю: «Нет, нет, так не пойдет! Это не моя история, она ваша. Не надо мне ничего присылать». Она: «Но я же понятия не имею, что делать с материалом».
Знакомый раввин-хасид спросил меня о женщине, с которой я работала несколько лет. Я записала множество ее историй. Он спросил: «А вы ее фотографировали?». Я ответила утвердительно. Он пожаловался: «Она снова их рассказывает, теперь уже мне». Я уточнила: «А чего она хочет?». Он ответил: «Понятия не имею. Она просто заваливает меня историями».
Большинство ее историй ходят по кругу, повторяют сами себя. Ею овладело нечто неизвестное ей самой, она знает, что чего-то нет, но она понятия не имеет, что делать. Вот дисгармония вселенной: недостаток связей между людьми порождает вихри, заставляющие нас повторять одни и те же действия. Иногда я представляю, как беру все собранные истории, загружаю в межпланетный ящик и отправляю в безвоздушное пространство, где они начинают двигаться по орбите Земли. Я не хочу с ними расставаться, но и тащить их я больше не могу.
Нам нужно научиться обращаться с историями. Мы должны обратить внимание на то, как они рассказывают о нас. Мы должны выяснить, как присваивать их себе, как возвращать их, как делать так, чтобы они становились нашей частью — и как говорить людям о том, что истории стали частью нас.
Куда девать истории? У меня есть несколько вариантов. Безвоздушное космическое пространство. Коробки, которые нам приходится ловить. И еще один вариант, очередной подарок от Бродячего Еврейского Театра: варите из них суп. Вот полный рецепт:
«Берите мечту, историю или воспоминание, неважно. Собирайте воедино веселые, грустные и горькие времена, а также нетронутые обрезки истории. Смешайте в горячей воде. Если нет горячей — можно в холодной. И пейте. Всё прилипнет к правильному месту. А находится правильное место между тем, во что вы верите, и тем, что вы видите».
Хотите узнать, что происходит, когда по-настоящему слышишь чужую историю?
Первый пример — восемнадцатилетний студент факультета физической культуры, на которого я в какой-то момент уже перестала надеяться.
Все мои студенты до единого получили задание: найти незнакомую личность на задворках своей жизни, человека, с которым они не имели возможности (или желания) поговорить, которому никогда не уделяли внимания, а потом — написать расширенную историю жизни этого человека и отнести владельцу.
Нужно было прийти к человеку и сказать: «Вот как я увидел вас и вашу жизнь. Что думаете? Похоже на правду?», а потом — переписать историю, следуя всем комментариям автора. Потому что ни у кого нет права пересказывать чужую жизнь с уверенностью, без правок и исправлений.
Этот студент выбрал для исследования женщину, прислуживающую в их доме по хозяйству. Тихая, неграмотная, она жила в доме всегда, сколько он себя помнил. Он провел в её комнате восемнадцать часов. Он брал у неё подробное интервью. Он был шокирован её историей.
Однако история-то оказалась самой обычной. Женщина рассказывала о бедности, о том, что она никогда не была замужем, как заработала для брата на учебу в школе, как пришлось стать проституткой, как голодала. Самая обычная история. Разумеется, я не сказала ему, что в этом нет ничего необычного. В институте его не учили тому, что в мире случается и такое. Но теперь он выяснил, что это случается, причем поблизости. Эта женщина жила в его доме всегда, сколько он себя помнил.
После работы над интервью он вернулся в её комнату зачитать результат. Он сказал: «Я не смогу выразить, как я благодарен тебе за то, что смог заглянуть в твою жизнь. Ты показала мне новый мир». Она ответила: «Да не за что тут благодарить-то. Правда, каждый вечер перед сном я пересказываю свою историю самой себе, чтобы не забыть — а вдруг кто и спросит?».
Я уточнила, как повлияла на него эта история.
— Изменился ли ты, работая над этим заданием?
— Изменился ли? О господи, конечно! Да, да и да. Теперь, если я увижу, как братья подшучивают над ней, я заступлюсь за неё. Я скажу: да вы знаете, какая она?.. она… не трогайте ее!
Он не смог сформулировать что-то важное, но ему очень хотелось это выразить. У меня нет сомнений в том, что он изменился. Он начал отращивать душу, потому что разрешил себе прислушаться.
Вторым примером будет моя любимая цитата, ответ на тот рассказ бывшего раба, что прочел Джеймс де Джон раньше — а рассказ был невыносим и не может остаться без ответа — и на любую из историй выживших, рассказанную здесь.
Какой ответ люди находят на вопрос величайшего страдания? Как человек проходит через то, о чем мы здесь слышим? Каким он возвращается из мёртвых, с самого краешка пропасти хаоса? Как он вырывается из лап невыразимой жестокости и боли?
Люди выглядят самым обычным образом. Они прорвались сквозь страдания, сквозь боль, вышли на опушку и осмотрелись по сторонам. Мы подозреваем, что теперь они лучше понимают свою жизнь — и нашу.
На сессию Живой Истории в доме престарелых (Венис, Калифорния) пришел обычный мужчина. Все восхищаются им как долгожителем, а он сам редко берет слово. На сессии обсуждают, как научиться принимать болезни и смерти друзей, отстраненность детей, одиночество и страх собственной смерти. В какой-то момент Хешел выходит и говорит: «Сколько можно? Вы без конца гоняете по кругу. Все мы тут эксперты по старению». Моше обращается к нему: «Хешел, ты всегда молчишь. Теперь ты заговорил. Продолжай, пожалуйста, нам интересно. Как научиться выживать? Я так понимаю, у тебя есть по этому поводу мнение».
Хешей отвечал: «Есть у меня мнение, но к чему его рассказывать? Я отлично знаю, что оно, как и любое мнение, необъективно. Если я расскажу вам о том, что думаю, то вы изменитесь. Вы не сможете вернуться к своему старому «я». А если не изменитесь, так зачем мне вообще что-то рассказывать? Лишняя трата времени».
Моше парирует: «Уж время-то у нас есть».
«Допустим, расскажу я вам, как я выживаю, но вам не понравится. Людям редко такое нравится. Но забыть мой рассказ вы уже не сможете.
Так уж и быть. Моё слово — боль.
Боль — это путь к созданию души, путь к превращению себя в настоящего человека.
Вот как выжать смысл из жизни.
Фокус в том, чтобы выработать здоровое отношение к боли. Сбежать от неё не получится, так что бежать приходится внутрь. Тогда она растворяется. И ты понимаешь всё про жизнь, про смысл и в результате погружаешься в боль, но игнорируешь её присутствие, потому что ты полон жизни.
Когда (и если) вы овладеете этой наукой — а поверьте, путь предстоит долгий — вам многое станет ясно. Точно говорю
Если я принимаюсь говорить о боли, она уходит. Вот почему я не люблю болтать. Всё, что у меня есть — болезненное, и я могу освободиться от этого груза, рассказывая о нем. Но ничего хорошего в этой свободе нет. Хоп! Всё возвращается, стоит только отвернуться. Прыгает тебе на голову и поглощает тебя. Так что я терпелив к боли.
Я молчу. Я активно присутствую в тишине.
Я терплю. Я жду, иногда я не сплю ночами, потому что я серьезно отношусь к своей боли. Я не принимаю таблеток, не выпиваю, не смотрю телек.
Я смотрю ей в лицо, я вызываю её на бой. После этого у меня появляются варианты. Я становлюсь целым. В этом и есть смысл жизни. Я хочу проживать жизнь целиком, хочу присутствовать в каждой минуте. Я хочу знать, что бодрствую полностью. А когда сплю — то сплю тоже полностью.
В старости мы узнаем цену человеку, мы понимаем, что значит быть живым.
Возможно, к преклонным годам вы обнаружите в себе смелость, возможно, вы узнаете, что вы полны жизненной силы. Тогда вы найдете себя совсем другим.
Для этого нужно, во-первых, включить мозг. Но этого недостаточно. В компанию к мозгу нужно включить душу. Это понятно?».
Спасибо вам за ваши переводы.
Спасибо, что читаете!