Мне тридцать пять: 17 поводов поговорить об этом

Сегодня я напишу о том, что мне самой хотелось бы от кого-нибудь услышать до того, как я перевалила за тридцать — и уж точно к моменту, когда мне стукнуло тридцать пять.

К чему надо было готовиться? Теперь я знаю.

Понимаю, что текст об этом не может и не должен быть универсальным, подходящим всем в 35 лет. Я здесь только о себе говорю, подойдет ли вам — не могу оценить.

Кроме того, мне трудно разделить находки, которые появились в моей жизни на четвёртом году личной терапии, выводы из чтения книжек и дружеских разговоров — и следствия именно взросления, нескольким годам жизни «за тридцать».

Всё перемешано не только в смузи. В моей жизни тоже. Но мне захотелось написать именно такой пост, так что я его сейчас и пишу. Вам необязательно соглашаться, сравнивать со своим опытом или одобрять мой текст.

Это, кстати, первая и очень важная штука. Мне действительно всё равно, одобрите ли вы (все вместе или кто-то конкретн_ая) мои размышления. Мне даже неважно, одобрю ли их я сама лет через пять.

Похуй, пляшем — так, как получается сегодня. А те, кому не нравится, вольны в любой момент нажать на крестик в верхнем углу браузера или полистать вниз — одним словом, свободно катапультироваться в предпочтительном направлении.

Второе: к тридцати пяти я более или менее привыкаю к тому, какая я уже есть. Перестаю надеяться, что где-то находится «лучшая версия меня», к которой следует «развиваться и расти». Перестаю пытаться себя переделать или ругать за недостаточную хорошесть. Ощущаю себя уже вполне достаточной.

Вовсю нахожу ценные стороны в том, что много лет обзывают моими недостатками, слишком тем и недостаточно этим. Перестаю гордиться тем, что исторически сложилось — в этом нет моего участия. Перестаю страдать от того, как именно сложилось не по моей воле.

Самые мои сильные стороны, работающие теперь автоматически, порождены травмами и психологическими защитами, которые помогали мне справляться с этим частенько отвратительным миром (и до сих пор помогают). Они — это тоже я.

Всё, что я проживаю и всё, что я с этим делаю, делает меня мной. Я состою из опыта, чувств, мыслей и окружения. Нет ничего, что можно было бы не считать мной. Всё, с чем (и все, с кем) я взаимодействую, уже немножечко я.

Как говорил Уитмен, «По-твоему, я противоречу себе? Ну что же, значит, я противоречу себе. (Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей)».

Третье: к тридцати пяти я перестаю тратить время на то, от чего можно отказаться. Более того — перестаю волноваться насчёт того, какой меня это делает в чужих глазах. Не всегда — но достаточно часто. Преимущественно.

Это огромная перемена для скромной девочки, которая так хотела, чтобы ее любили (а вместо этого понадобилось разобраться с собственным отношением к себе и границами: не стоит пытаться управлять другими людьми, этого всё равно не достигнуть).

Я учусь отказывать без чувства вины, сожаления и ощущения, что кого-то обижаю. Я учусь делать это вежливо, уважительно и не делать никаких выводов из одного случая. Отделять действие от человека.

Я учусь задавать открытые вопросы, понимая, что другая сторона имеет право как согласиться, так и отказаться — и рассчитываю, что ко мне будут относиться так же. С вежливостью, уважительно и без нагнетания чувства вины.

Четвёртое: я учусь злиться. Я учусь чувствовать, когда мне не ок, и становиться на свою сторону.

Долгие годы я считала, что не могу быть агрессивной. Другие могут сорваться или быть раздражёнными. Я? Никогда. Я вежлива, терпелива и добра — просто-таки не могу злиться!

Долгие годы я чувствовала себя подавленно, униженно, беспомощно, подчиненно, уныло — отказавшись от сильнейшего витального чувства, потому что в семье было не принято выражать ничего, кроме оптимизма. Закапывала всё остальное поглубже в себя. Обходилась пассивной агрессией.

I don’t anymore. Теперь я могу быть искренне вежливой и доброй в те моменты, когда мне это подходит и когда я чувствую себя в безопасности. А в другие — я понимаю, что что-то не так, потому что мне в этом помогает новоприобретенная злость.

Я учусь замечать её, выдерживать накал, пропускать через себя и отпускать на волю. Я пишу на ней тексты и рассказываю истории. Мы с ней теперь одно.

Она приходит и уходит — как говорит Пема Чодрон, если вытерпеть злость, она закончится через 90 секунд, но некоторые люди предпочитают держать ее под запретом и действовать исходя из неё 13 лет кряду.

Пятое: я изучаю матчасть. Я понимаю, что феминизм — один из способов включать критическое мышление. Я много читаю, слушаю и делаю выводы.

Я оставляю пространство для сомнения и готова передумать, если получу новую информацию (это один из столпов критического мышления, равно как и квир-теории).

Это гораздо сложнее, чем верить какому-нибудь гуру, не задумываясь (или считать себя непогрешимой и всезнающей). Но гораздо лучше подходит мне тридцатипятилетней. Жизнь вообще, как выясняется, ужасно сложная штука.

Черно-белая ясность, доступная десять лет назад, рассыпалась в прах. Всё — спектр, а мы имеем право передумывать.

Шестое: как говорит Джеки в подкасте 40 Thrive, I have so much fewer fucks to give away now. Подкаст для 40+ порой говорит о том, что стало мне доступно к 35!

Скажем, когда мы прислушиваемся к информации насчёт того, что женщина «должна» делать и как «надо» ухаживать за собой — мы верим патриархату, который в результате крадет у нас силы и время (а корпорации получают наши деньги).

Мы вольны деконструировать властные дискурсы, чтобы самостоятельно выбирать, на что тратим силы, как выглядим и что об этом думаем.

Седьмое: я окончательно разочаровалась в критике творческих штук. И сочла, что имею право расхотеть ее принимать.

Я ни разу не видела, чтобы критика сделала меня увереннее, спокойнее, более открытой, готовой ошибаться и экспериментировать. Хуй там! Она вгоняет меня в настолько нестабильное состояние, что я не могу два слова связать.

Критика разрушительна для моей психики и творческих сил. Поэтому критикуйте, пожалуйста, исключительно тех, кто изъявил желание принимать такой формат обратной связи — а не меня.

Восьмое: я не полюбила себя.

Хотя, наверное, мне было бы приятно об этом сообщить. Но нет.

Вместо этого я уважаю себя, ценю, поддерживаю, выслушиваю. Забочусь о себе, отношусь с нежностью и любопытством. I couldn’t ask for more.

Девятое: я полюбила селфи и личные спонтанные записки.

Когда пересматриваю старые фоточки и перечитываю старые дневниковые записи — понимаю, какими ценными будут нынешние фоточки и пусть даже беглые заметки. Записывая и снимая сейчас, я смогу поговорить с собой-в-будущем, если туда доживу.

Даже если фоточки сейчас кажутся дурацкими, они будут вызывать только нежность лет через 10. Или 20.

Десятое: в заботе о теле я начала думать о Леночке будущего.

Ей, скажем, лет 50! Я перестала принимать решения исключительно из потребностей себя сегодняшней, которая привыкла забивать на «излишества», без которых пока что можно прожить.

Это и массаж, и йога, и долгие прогулки, и удобная обувь, и свободная одежда, не впивающаяся в тело, и как минимум 8 часов сна, и та еда, которой мне захотелось прямо сейчас, а не то, что кто-то счёл «правильным», и право выйти из некомфортной дискуссии, и отказ от таких экономичных, но таких выматываюших поездок на перекладных (равно как и от общих комнат в хостелах).

Я закладываюсь на будущее. Если оно придет — мне это пригодится. Я решила инвестировать в себя, и это относится как к психотерапии, так и к телесному комфорту, так и к прочей заботе о себе.

Одиннадцатое: самая значительная инвестиция сейчас — даже не в здоровье, хотя оно, безусловно, пригодится в будущем, как и профессия.

Самая мудрая инвестиция к тридцати пяти для меня — в бесконечное поэтапное принятие себя, своих ограничений и своих перемен. В том числе телесных. Но и психических.

Я инвестирую сегодня в то, чтобы быть ок с тем, какая я — какая бы я ни оказывалась сегодня.

Именно поэтому я четвёртый год каждую неделю сижу 50 минут со всеми своими insecurities в присутствии терапевтки. И регулярно пишу в блог и канал. Это — мой определенный приоритет.

Понятно, что нельзя принять что-нибудь раз и навсегда. Особенно тело и его перемены! Каждая новая перемена — повод снова погрузиться в процесс принятия.

Но фокус в том, что если что угодно делать регулярно, вырабатывается механизм, упрощающий каждый следующий подход. Принятие тоже может становиться привычкой.

Каждый раз стадии горевания все менее пугают и все более знакомы. Это происходит не в первый раз — и будет происходить снова и снова. Перемены — это мой дом.

Двенадцатое: голод и метаболизм.

Это связано с освоением интуитивного питания — у меня наладились отношения с голодом. Я могу его выдерживать, я могу его чувствовать, я могу его утолять.

Я знаю, какие примерно последствия принесёт игнорирование голода, я знаю, какие последствия принесёт его утоление. Я чаще ношу с собой что-то мне подходящее на случай, если захочется есть, а вокруг ничего нужного мне не найдётся.

Я не стесняюсь покупать больше, чем я съем, если нельзя купить меньше, и могу носить с собой остаточки — или оставить лишнее и забыть об этом.

Я больше не считаю странным, что все в самолете едят общую еду, а я достаю из сумки то, что взяла себе я. Даже если кто-нибудь пялится — мне нетрудно отказаться от судочка, за который уплочено, даже если это страшно не экологично (его уже разогрели и просто выкинут).

В книжке про интуитивное питание было важное сравнение. Мое тело — не мусорный бак. Так почему я иногда закидываю в себя то, что мне жалко выкинуть?

Понятно, что поколениями люди моей семьи плохо жили, голодали и мне передали идею того, что любая еда хороша. Но доступность и качество еды в обществе меняется, а у меня особенные пищевые привычки. И мне ок с тем, что они у меня «странные».

Даже более того — я подозреваю, что если бы кажд_ая уделила еде и себе достаточно внимания, выяснилось бы, что многие люди вовсе не такие всеядные (считай — удобные для бабушек и прочих окружающих), как им хотелось бы верить.

В итоге к тридцати пяти я совершенно не стесняюсь того, что мне не подходит многие из блюд, подходящие другим. Я больше не чувствую стыда за то, что мне подойдёт два-три блюда во всем меню и то придётся попросить не добавлять один-два ингредиента (типа — не посыпать пармезаном).

Я больше не стесняюсь обсуждать состав блюд заранее с официантами. И да — это в первую очередь интуитивное питание и высокая чувствительность, с которыми я много работаю последние годы. Но ещё я замечаю возрастное замедление метаболизма.

В меня уже не поместится три блюда и десерт. Мне больше не нравится быть переполненной едой — но и переваривается даже одно блюдо дольше. В итоге я наедаюсь меньшим — и это никак не влияет на форму моего тела.

Тело (после десятилетий по-разному успешных попыток превратить фигуру L в фигуру S, освобожденное от этой непосильной нагрузки интуитивным питанием) пришло к некоторому сет-пойнту (комфортному для организма здоровому весу) и живет себе сравнительно спокойно.

Тринадцатое: жизнь тем тяжелее, чем больше в ней «должна», «надо» и других надолго и заблаговременно набранных обязательств.

Если они к тому же долгосрочные, а внутри нет права отказаться или передоговориться — самое важное перестать копать, то есть перестать набирать новые. А потом можно осторожно начать выяснять, что может все-таки быть подвержено пересмотру.

И это далеко не только про ипотеки или браки. Это про властные дискурсы насчёт того, какой «должна быть» «настоящая женщина», дочь и мать. Без чего я «не проживу», о чем «буду жалеть» и кому чем обязана. И другое.

Четырнадцатое: насколько же быстрее и цельнее можно выходить из неизбежных пиздецов нашей жизни, когда есть близкие!

И не близкие по крови или штампу в паспорте, а близкие по духу.

Те, кто скажет не «зато…», не «всё будет хорошо, держись!», не «ну воооот, я расстроилась теперь», а спокойно побудут рядом, когда я растеряна и в панике, выдержат, что я не всегда бываю самым устойчивым человеком в комнате.

Те, кто скажет: «Смотри, я рядом. У тебя всё получится. Я в тебя верю».

Пятнадцатое: выяснилось, что необходимость романтических и других парных отношений была значительно преувеличена массовой культурой.

Вполне можно жить самостоятельно и выбирать себе окружение, не связывая себя ни парностью, ни семейственностью, ни сексом, ни совместным бытом.

Вполне можно выбирать, в какие отношения я хочу вступать и из каких хочу выступать. Обсуждать эмоции, потребности и ожидания. И договариваться.

Не нужно, по Булгакову, молчать и ждать, что придут и всё сами дадут. В отличие от литературы, в жизни никто мысли не читает. А за отношения ответственность сторон 50/50. Они хороши, только пока они нужны обеим сторонам — и можно это открыто обсуждать, а не страдать и бояться даже показать, что что-то не так.

Страдать и бояться показать — это, напротив, путь к стагнации, а не способ укрепления отношений. Сюрприз.

Ну и, наконец, чтобы взрослые партнерские отношения (не только с возлюбленными, но и с друзьями, работой и другими областями жизни) были доступны — увы, но придется покопаться в прошлом и разобраться, в каких местах есть травмочки. Промыть их, подуть, наложить компресс и дать зажить. Игнорирование, опять же, не сработает. Придется разбираться.

Шестнадцатое: я слышала, что после сорока всегда что-то болит. Надо сказать, что и в тридцать пять частенько что-нибудь побаливает.

Всё больше тело заявляет о себе. Ночные заседания на кухне, в клубе и на скамеечке, проходившие незаметно в 15 и 25, сейчас уже оставляют за собой последствия: ватная голова, снижение сил, меньше энергии на следующий день.

Работает режим: примерно одинаково просыпаться и ложиться. Работает внимание к тому, что, когда и насколько вдумчиво я ем. Работает сон — восемь часов или больше. Никакой прессинг не работает. Раньше это было менее очевидно.

И да, время от времени что-нибудь болит. А тело начинает меняться. И стоит (см. выше) уже сейчас начать это принимать, потому что дальше это окажется ещё заметнее.

Сейчас проще начинать — и это даст фундамент для будущих принятий. А если сейчас бежать от реальности, дальше придется в это вкладывать всё больше ресурсов.

Я выбираю вкладывать их в принятие, освобождение, укрепление себя — какой бы я сегодня ни была.

И, наконец, семнадцатое.

К тридцати пяти очень приятно наконец не ожидать какой-нибудь конкретной реакции от других.

Писать всё, что придёт в голову.

И, наконец, попробовать отъебаться от себя.

Вдруг получится?