Сто историй из детства. Коробка с карандашами

Недавно я прочитала в книге: «она потеряла работу, денег оставалось ещё на пару месяцев, так что она не волновалась и читала в кофейне целыми днями».

В моем мире, если денег осталось на пару месяцев, нужно отложить весь отдых и срочно разобраться, как наладить постоянный доход (если, конечно, на это есть хотя бы минимальные силы). Включается механизм выживания. Читать в кофейне, когда нет работы? Немыслимо!

Перезакладываться и не доверять миру я научилась в детстве. За балконной дверью, когда мы закрывали ее на зиму (летом она обычно вихлялась полузакрытая для проветривания) обнаруживалась бесконечная колонна сахара — запасы коробок сахара-рафинада, сколько я себя помню, поднимались до потолка. Мы использовали сахар слишком медленно, чтобы запасы истончались, а сахар тем временем несколько желтел в коробках от времени и вызывал чувство вины.

Бабушка прошла через жуткие времена и запасала всё, до чего дотягивалась: порошок Лоск лежал в ванной на неизменных антресолях вплоть до двухтысячных, никак его нельзя было использовать до конца, он всегда оставался, как и сахар, как и хозяйственное мыло. Квартира ощущалась скорее складом, чем местом, где мы живем.

Пока что-то есть, нужно это откладывать, — звучал домашний мотив. — Ничем нельзя пользоваться в радость. Радость поступает от сильной экономии или от мудрой закупки оптовых запасов на предполагающийся черный день.

До сих пор я покупаю новую баночку шампуня, когда в предыдущей становится меньше половины. Недавно я записала себе в список дел «мусорные пакеты», и купила их… но когда пошла убрать в шкафчик-склад, нашла там две пачки, которые уже были запасены.

Когда я использую что-то, не закупив следующую пачку, меня накрывает хтонический ужас. Он оттуда, из детства, из девяностых, из семейных страхов, что всё закончится в продаже, деньги обесценятся и больше ничего не удастся купить. Придется всегда жить с тем, что к этому моменту удалось запасти.

Головой я понимаю, что ничего трагического в пакетах для мусора нет — это расходник, который легко восполнить, они не требуют горестных размышлений. Но механизм работает, как часы. Я продолжаю дуть на воду вслед за старшими поколениями моей семьи. И чувствую себя в безопасности, только если в шкафчике припасен новый тюбик зубной пасты. Один — я держу себя в руках. Но не ноль.

Вся детская квартира состояла из запасов. Под кроватью стояли ящики с консервами. Мы начинали есть с тех банок, которые либо уже вздулись, либо где вот-вот подойдет срок годности — и никогда не добирались до новеньких, потому что нам не так уж часто требовалась тушенка… неудивительно, что черешню я до сих пор начинаю есть с самых неказистых ягод. Неудивительно, что на тушенку теперь я и смотреть не могу.

На антресолях были заросли скучных, одинаковых советских платьев, которые купили мне «на всякий случай» (один размер, один цвет, несколько экземпляров). Обычно я перерастала отложенное «на будущее» быстрее, чем мы вспоминали, что вот же было где-то подходящее платье (отдельная проблема была что-то найти на этих бесконечных складах под потолком).

У стен громоздились фальшивые шкафы, накрытые тряпочкой — старые почтовые ящики, стоящие на ящиках, а те снова на ящиках. Там тоже было всё самое полезное, что удачно запасли где-то в восьмидесятых и когда-нибудь это пригодится (нет).

Однажды в гости пришла редко бывавшая у нас и не очень вежливая женщина. «От всего этого хлама вам надо избавляться, дышать уже нечем», — сказала она. Больше её не приглашали.

Сейчас я понимаю, что она в целом была права, но судя по форме высказывания — она не смогла увидеть, что барахление происходит не в качестве развлечения, а в виде ответа на травму. Решается такое не напором, не высмеиванием, не стыжением — а безопасностью мира (что пока что так и не наступило) либо глубокой внутренней работой по выдерживанию его небезопасности. 

Понятное дело, выкинуть еду, особенно бережно запасенную бабушкой и дедушкой, было немыслимо. Отдать? Не было такой практики. Не с кем было посоветоваться, некому было предложить.

Однажды мы попробовали: пошли в библиотеку и спросили, нужны ли им книжки, которые не были нужны нам. Они отказались. И это несколько порушило робкую инициативу.

Вообще я помню постоянное чувство изоляции: «мы» против всего мира. Никто не помогал, а мы о помощи и не просили. Нужно было придумать, как разбираться со всем самостоятельно, и сейчас я понимаю, какая это огромная, лишняя ноша.

А если «мы» подпускали кого-то ближе, то нас стыдили и высмеивали, как вот в примере выше. И «мы» после такого ещё чуточку отодвигались от всего мира.

Антресоли в «маленькой» комнате (которую я делила с мамой вплоть до поздней подростковости) были набиты полезностями трех видов: книги (треш-фэнтези из девяностых, которые купили в порыве страха, что и такого скоро не будет, но читать никто не захотел), ткани (чтобы шить одежду, потому что очень долго ничего нельзя было купить, что бы подходило, и пришлось учиться шить) и письменные принадлежности (мне: для школы и всего прочего).

Типичный вечер в нашей квартире выглядел так: кто-то залезал на табуретку, опасно стоящую на стуле, а кто-то должен был дежурить рядом — не для безопасности, нет. А чтобы принимать то, что снимают сверху, и чтобы потом подавать это обратно.

Однажды, когда мне было лет десять (то есть в середине девяностых), принимая сверху и складывая на кровати, из которой в основном и состояла «маленькая» комната, канцелярские принадлежности с антресолей (чтобы добраться до чего-то, что за ними закопано, и достать — то ли десяток тонких тетрадей, то ли с трудом раздобытый через знакомых чертежный набор с транспортиром и циркулем), я увидела набор цветных карандашей.

Новый.

Крышка коробки сдвигалась набок, и внутри лежали потрясающие, кругленькие (без граней), разноцветные карандаши.

Но у меня уже была такая коробка в шкафу рядом со столом. 

Но там многие карандаши закончились или почти стерлись до огрызков.

А тут все были новые, целые и нетронутые.

И мне страшно захотелось рисовать ими — новыми, позабросив старые.

Но, конечно, это было нельзя. Вдруг мне понадобится в будущем, для контурных карт или вообще для института, а купить не получится. 

И я покорно отдала эту коробку обратно, наверх, на бесконечные антресоли. Удовольствие никогда не сравнится с безопасностью, а откладывать на будущее было инвестицией в смутные времена.

Когда мне было двадцать, я наткнулась на эту коробку на антресолях. Она не пригодилась. Про нее забыли, как и про одинаковые платья, из которых я уже выросла.