23 года назад, в сентябре 1996 года (мне было 11 лет, почти 12) я пропустила пару недель учебы.
Мы с мамой решили поехать на море. Точнее, наверное, решила она, а я согласилась. Да и как можно отказаться? Море! Это же потрясающе.
Дедушка раздобыл нам путевки на базу отдыха между Лазаревским и Туапсе. Я и слов-то таких не знала. Слышала «Шепси», «Хоста», «Сочи», «Анапа» — из тех краев когда-то давно привозили выгоревшие чёрно-белые фотографии, которые я потом перебирала в семейном альбоме.
Поскольку дедушка был военным и много ездил в командировки по стране, его много где знали.
Когда мы приехали (я не помню даже, на какую станцию), нас встретил на машине его знакомый дяденька-военный и довез до базы отдыха. Помню, за пару дней до нашего отъезда он же привёз полведра инжира с собственного дерева. Инжир был вкуснющий, нежный и не вынес перевозки: я очень хотела сохранить несколько штучек до Москвы, чтобы поделиться со школьными подругами диковиной, но вышло так себе.
На базе отдыха мы жили в отдельном домике недалеко от моря, слышали в окно Роберта Майлза, которого громко выключали в столовой по вечерам — тогда был в моде альбом Dreamland.
Я ещё находилась в том замечательном возрасте, когда никто не требовал от меня превращаться в женщину (включая гормоны), одежда комфортно на мне сидела и было приятно бегать, лазить, прыгать — не мешало всё, что выросло потом.
Можно было надеть джинсовую жилетку на голое тело и никто не говорил (как буквально через пару лет) «Прикройся, неприлично, ты же девочка». Тогда хоть я уже была девочкой, всё было прилично: тело ещё не начало меняться. Оно никому ничего не было должно. Я «всё ещё формировалась». Это было моё любимое время.
Вот только с погодой нам не везло. Часто шёл дождь, дули ветра — и даже когда выходило солнце, волны не успевали успокоиться, поднимаясь под метр-два — меня, конечно, в таких условиях купаться не пускали. А горная речка Шуюк была адски холодной и мелкой.
Это всё было очень досадно. Ведь всем известно, что поездки на море должны включать плавание в море! Тем более когда я впервые вижу столько соленой воды. Сиди на камушке и гляди.
Прошло столько лет, и теперь я приезжаю в Туапсе к морю, не рассчитывая купаться вовсе.
Оказалось, что «должны» что-то поездки на море были вовсе не мне, а общественному мнению. А мне нравится именно сидеть на камушке и глядеть.
Так долго приходится разделять то, что всем известно, и то, чего хочется конкретно мне прямо сейчас. Буквально десятилетиями. И всё равно останется ещё работы.
Пока шёл дождь, я шла по учебникам. Особенно внимательно — по математике. Всё это время, я хорошо помнила, остальные дети учатся. Я тоже училась, и это было весело и легко. Помню квадратные уравнения.
Когда я вернулась, выяснилось, что я прошла по учебнику так далеко, что обогнала класс месяца на полтора. Дальше я скучала, размышляя, почему нельзя самим всё проходить, ведь так гораздо интереснее, чем ждать, когда все формально подтянутся.
Сейчас, наверное, меня бы могли оставить на домашнем обучении. Мне бы понравилось. Хотя, может, и нет: все в семье очень переживали, что меня не интересуют другие дети для общения, я им только письма писать хочу (интернет ещё только приближался ко мне, но я была к нему полностью готова).
Думаю, школа была с точки зрения семьи — инструментом моей обязательной социализации. Грубой, жестокой, травмирующей социализации. Потому что от летних лагерей я наотрез отказывалась, а от школы отказаться было нельзя. Ведь, как я хорошо знала, есть слово «надо».
Сильнее школы я ненавижу только детский сад.
А сильнее детского сада — только слово «надо».
На базе отдыха я жила сама по себе. Детей моего возраста там не было, что меня не смущало. Я гуляла по территории, возилась с кучей щенков — меня научили, что щенки правильно называются кутята.
Щедро кормила обеденной рыбой местного кота — а он кааак вцепится мне в руку! Он же должен быть мне благодарен, — ревела я. Это зверь, он живет, как умеет, — отвечала мама.
Говорят, что даже если люди вдруг исчезнут с планеты, за котами действительно не заржавеет. Через поколение-другое они снова одичают. Собаки — совсем другая история.
Тогда вошёл в моду Полароид, мы его взяли с собой. Кассеты были дорогие и мы экономили снимки. Как бы мне хотелось сейчас слетать к себе тогда и дать кучу денег на безлимитные кассеты! Снимай всё, что захочешь. Мне всё про тебя интересно. Я уже так плохо помню.
Мы возвращались проходящим поездом из Туапсе. В те годы постоянно не было билетов на поезда. Надо было стоять в километровых очередях в кассу и ловить билеты. Мне досталась верхняя плацкартная в одном вагоне, маме в другом. Звучало это как полная катастрофа: ехать надо было что-то вроде суток.
Потом мы пришли в вагон и мама договорилась, с кем-то поменялась, тоже пришла в мой вагон. Мне стало чуточку поспокойнее, но не сильно. Мир ощущался ужасно небезопасным, всё время надо было что-то искать, мучаться, выпрашивать. Ничего не давалось легко.
Чтобы поехать отдохнуть, нужно было соврать в школе, что я ложусь на обследование. Чтобы быть в одном вагоне — просить «у меня маленький ребенок, мне нужно быть рядом». Хотя я уже не была такой уж маленькой — но в одиночестве в плацкартном вагоне, пока мама ушла в свой изначальный вагон для проверки билетов, почувствовала самый настоящий ужас.
Поезд отправлялся в какое-то неудобное время, стоянка была страшно короткая. Все нервничали. Казалось, упусти мы этот поезд — вообще никогда не вернёмся домой. Останемся навсегда здесь.
Мне до сих пор знаком тот страх. Так часто он появлялся в детстве вокруг и внутри, так громко звучал, что я с трудом учусь справляться с ним до сих пор.
Говорю себе: ничего страшного не случится. Мы справимся, даже если что-то пойдет не так. Я рядом.
Волны утихли только в день отъезда. Рано-рано утром я побежала к морю — мама тоже, ведь за мной надо следить, вдруг что — и залезла в большие, но уже не угрожающие, синеватые волны. Качалась на них с полным восторгом. Неизвестно, остался бы он у меня, если бы волны были низкими весь отпуск! А вот так, когда урвала кусочек долгожданной радости в самый последний момент, рискуя упустить её — что может быть слаще?
Мне было так ужасно жаль, что ветер утих только к нашему отъезду. Я понятия не имела, когда мы ещё сможем выбраться на море.
И уж, конечно, мы не могли поменять билеты, чтобы остаться на попозже. По всем причинам: финансовой, организационной, эмоциональной.
Я и сейчас с трудом воспринимаю этот концепт. Может, когда-нибудь осилю, а пока: если есть билеты, нужно их использовать. Если договорились ехать, тут без вариантов, хочешь, не хочешь. Договорились же. Куплено же. Забронировано же.
Кому какое дело, чего ты хочешь в моменте!
Я учусь это отлавливать и как-то разговаривать с собой. Обсуждать варианты. Дается ужасно трудно. Гораздо проще проигнорировать нежелание и сделать. Как я делала всю жизнь.
Договорились же.
Мы долго ждали поезда на вокзале. Думаю, приехали сильно заранее — как обычно (как я и сейчас делаю по привычке). Сейчас мне кажется, что поезд проходил Туапсе часа в три ночи, но это могло быть и в одиннадцать вечера. Важно, что время казалось совершенно потерявшимся, чужим. Всё вокруг было сереньким и неприветливым.
Чтобы скоротать время, в придорожном кафе мама купила мне недорогой доширак. Какой-то ужасно модный, другой марки, овальной формы — с маленькой пластиковой вилкой, пристроенной под крышкой.
Это сейчас такого много (и даже уже считается неэкологичным, излишним), а тогда я увидела Бесплатную Вилку Под Крышкой впервые. Забрала ее потом с собой, конечно же. Домой. Как талисман.
Я сижу в зале ожидания Туапсе через 23 года — в сентябре 2019го. Здесь уже нет толп. Билеты можно купить онлайн.
Я могу себе позволить пропустить хоть поезд, хоть самолёт — их много и я могу купить новые билеты, если что. Но всё равно немножко волнуюсь, как будто это мой последний шанс уехать домой.
А дом теперь в другом городе.
И ехать в вагоне в одиночку мне совершенно нестрашно. И даже приятно.
Когда мы бежали к вагону в 1996 году, я с восторгом заметила в ночных облаках дома. Они, конечно, стояли на горе. Но из-за тумана казалось, что они парят в облаках. Обычные многоэтажки! Как это было странно.
Я рассказывала потом о домиках на облаках, но никто особо не понял. Да и мало с кем я могла поделиться: мама просила, чтобы я молчала в школе о том, что мы были на море в школьное время.
Но я, конечно же, разболтала подружкам — ничем для меня хорошим это не кончилось. Они вовсе не разделили со мной радость, а обиделись, потому что я изначально им соврала, что ложусь в больницу (как придумала мама).
Да и завидовали они так, как будто я плавала в настоящем соленом чёрном море каждый день! А я залезла в него всего разочек.
Даже инжир, который я с таким трудом берегла, им не понравился. Он был ещё зелёный, но уже подпорченный. Невкусный. Короче, все оказалось сложно.
Потом я купила кассету Роберта Майлза и стала ее слушать дома. Всякий раз словно немножко попадая туда, где нет ни одноклассников, ни необходимости врать про больницу. Только полные любви свертки-кутята и дождь, шелестящий по крыше.
Я приеду в Туапсе в другой раз году в 2003-м. И на вокзал даже не зайду. У меня будет роман и вообще другие планы. Роман закончится, когда мы вернёмся в холодные широты — в тот же день мы пожмём плечами и разойдёмся. И я снова поеду в тёплые края, и у меня начнётся новый роман. Такое было время — когда без романа мне было неинтересно.
В 2019 году я выхожу из зала ожидания к путям, чтобы сесть в приятном одиночестве на Ласточку — скоростной поезд.
И вижу домики на облаке.
Я совсем о них забыла. А они меня ждали.
Добавить комментарий